ГОРОД, ГДЕ РОДИЛСЯ ЧЕЛОВЕК

Поэма

1

Город этот — чем других он лучше

Мной давно открытых городов?

А поди ж ты, как от солнца лучик,

От него светиться я готов.

И могу рассказывать часами,

Как в нём жил и как я с ним дружил…

Чем же и какими чудесами

Он к себе навек приворожил?

Может, тем, что здесь река Луганка,

Дальними краями не маня,

Как большая добрая лоханка,

Принимала малого меня?

Сколько было удали и прыти

И отваги в сердце и руке:

Я плескался в ней не как в корыте,

А как рыба плещется в реке.

Я учился плавать, я боролся

С немощью, со страхом и с водой.

А нырнув однажды, напоролся,

На клинок с армейскою звездой.

Та река, как нитка за иголкой,

Тянется за мною столько дней!

Я потом — и потрясённый Волгой! —

Тосковал о ней, о ней, о ней,

О Луганке с гарью заводскою,

Где с дружками плавали на спор…

С этой незажившею тоскою

Я по свету маюсь до сих пор.

Трудно мне отсюда так вот сразу

В то вглядеться, что ушло с песком…

Чем же близок город? Первым классом?

Первой дружбы маленьким ростком?

Первой — тоже маленькой! — изменой?

Ссадиною первой на душе?

Материнской лаской неизменной?

Комнаткой на третьем этаже,

Где я рос на пару с дивным клёном,

Что листвою приникал к стеклу,

Грубоватым, но и изумлённым,

Как и он, тянувшимся к теплу?

Сердцу лихорадочно от дрожи,

Словно старый тронули рубец:

Чем других он городов дороже,

Что же в нём святого, наконец?

Отчего его мне солнце светит

В дни, когда в душе от туч черно?

Почему один он в целом свете —

Быть в судьбе другому не дано?

Я спрошу — и город отзовётся,

Укрепляя связь родства навек:

Потому, что родиной зовётся

Место, где родился человек…

2

Как не быть с собою откровенным

Даже среди нашей суеты:

Дом и двор в Луганске довоенном,

Родина, неужто это — ты?

На последнем жизни перекрёстке,

Размышляя о добре и зле, Вспоминают люди о берёзке

Где-нибудь, в каком-нибудь селе.

И притом вздыхают виновато

Оттого что, словно сирота, Там стоит отеческая хата,

С горькою морщинкою у рта.

Всё простила… А на самом деле

Взгляд её — как бы укор немой,

Чтоб душа не затухала в теле

И влекла отступника домой.

Все дела и все его проделки,

Всё, чем жил, лукавя и греша,

Словно компас без магнитной стрелки,

Рядом с ней не стоят и гроша.

И однажды с побелевшим чубом

Он приедет — сам себе назло, —

Соберя под прадедовским дубом

Полсела, а может — всё село.

Станет у двери полураскрытой Т

ак, чтоб свет на орденах играл,

Может быть, учёный знаменитый,

Может — врач, а может — генерал.

Никого, мол, я не обмишурил,

Я такой же, как и вы, я — ваш…

И его облобызает шурин

Или же троюродный племяш.

Бывшая возлюбленная Таня

Вспомнит к месту строчку из стихов,

И пойдёт притоптывать «Матаня»

По селу до первых петухов.

И старухам в ясный день утеха

Посудачить вволю у плетня:

Как ни уезжал, а вот — приехал!

На коне… А если — без коня?

Если заявляются с повинной,

На живом соскабливая грязь?

Связь с землёй — она как с пуповиной:

Хоть и перерезана, а связь.

Не томиться ж совести в подполье!

Жизнь одна, и надо ладить с ней:

То же — только горькое — застолье,

Те же песни — только погрустней.

И, глядишь, воспрянул обогретый

Пилигрим, что был судьбой задет…

Как мне не хватает хаты этой,

Где родился прадед мой и дед.

3

Значит, нужно, как о сокровенном,

Говорить, вздыхая тяжело:

Дом и двор в Луганске довоенном —

И земля моя вы, и село.

И берёзка в некотором роде.

И последний — про запас — пятак.

В жизни так оно и есть, а вроде

Не совсем, выходит, что и так.

Видно, гены всё же не забыли

То, чего не помню я и сам:

Мать моя — она ведь из Сибири

По графе в анкете и глазам.

В день, когда схлестнулись вьюги лбами,

Дед Мороз принёс её в горсти

С белыми и ровными зубами,

Ладную, широкую в кости.

Удалую, до работы злую

И прямую, словно кедра ствол:

Коль гулять, то — эх! — напропалую,

Коль робить, то — как мужик, как вол.

Мать и ныне добротой лучится,

Если вспомнит вдруг про те края…

Надо было горю приключиться,

Чтоб остался без Сибири я.

Без тайги — до самого острога,

Без избы, что хате той сродни…

Я встречал Ярушниковых много:

Кто я им? Родня ли мне они?

Почему не тянет повидаться

Мать мою с деревнею родной?

Я не поп, чтоб мне исповедаться,

И про то известно ей одной.

Я, конечно, не подам и вида:

Без Сибири проживу вполне!

Но гнездится всё-таки обида

В тайниках души — на самом дне.

Ждёт того, чтоб только разбудили,

И начнёт тебя живого есть.

Будто чем-то главным обделили,

Не дав то, что у другого есть.

Попроси такую вот о льготе!

…А отец твой — он-то был удал?

Я его ни при какой погоде

Ни во сне, ни в жизни не видал.

Ах судьба, злодейка ты лихая,

Кто тебя за это не костит?

Знаю, что фамилия — Михайлов,

Имени не знаю — бог простит.

Я надену курточку и кеды,

За рога возьму велосипед:

Что, мол, мне и прадеды и деды,

Если сам уже я — дважды дед…

4

И шепчу в порыве вдохновенном,

Как с людьми не раз бывало встарь:

Двор и дом в Луганске довоенном —

И купель моя вы, и алтарь.

И слова придя из дали дальней,

С кончика засветятся пера:

Вы и кремль мой, и исповедальня,

Сил источник и родник добра.

Память наша Временем подсудна…

Как конверт желтеющий с письмом,

В ней вы сохраняетесь подспудно,

Будто в том году, тридцать седьмом.

В том году, где мне лишь только десять,

А душа — как тот птенец в груди,

Где ещё мне можно куролесить,

И вся жизнь пока что — впереди.

Дом кирпичный, несколько вальяжный,

Самый во всём городе большой,

Четырёхподъездный, трёхэтажный,

С тёплой батарейною душой.

Он над всей округой возвышался,

Крышей был, как флаг октябрьский, ал.

«Красный паровозник» назывался,

На Московской улице стоял.

Веха индустрии среди прочих,

Сам индустриальный Гулливер,

Он предназначался для рабочих,

Для завода имени «ОР».

Сведены на нет следы разрухи —

Гул в цехах ударных заводских,

И дошли у нашей власти руки

До дворцов и до домов таких.

Ну а двор — он тоже был особый,

Коммунальный — весь как на виду:

Скрыть в нём от соседей и не пробуй

Ни печаль, ни радость, ни беду.

Посреди беседок и сараев,

Между двух железных турников

Мы рубили саблей самураев,

Целились получше в беляков.

И, сверяясь с Временем прекрасным

И со всей страною молодой,

Плыл корабль вперёд под флагом красным

И под нашей красною звездой.

Плыл, до дальних странствий не охочий,

Плыл, прибоем Октября омыт,

Каждою фамилией рабочей

В городе рабочем знаменит.

5

Было всё таким обыкновенным —

Обернулось клятвенно святым…

Дом и двор в Луганске довоенном,

Город с Бродом Каменным крутым.

Улочками заводских окраин

Взгляду он приезжего не льстит,

Но любой там домик так надраен

Ветром и дождём — что аж блестит!

Город, где бываю я наездом,

В детство не отыскивая лаз,

Где всегда горит над переездом

Возле парка семафора глаз.

Город, забывающий усталость,

В напряжённо-трудовые дни,

Где ни друга даже не осталось,

А не то чтобы какой родни.

Ни подруг, ни шапочных знакомцев,

Ни дружков — вихрастых снегирей…

Что ж мне нужно у чужих оконцев,

У чужих подъездов и дверей?

Докопаться до глубинной сути б

И спросить бы у себя: —

Гордец, Что ты ищешь у чужих у судеб,

У чужой любви, чужих сердец?

Ветры твоей молодости стихли,

Как коня, не оседлать уж их

У чужих ворот… А у чужих ли?

Неужели вовсе у чужих?

Я иллюзий никаких не строю,

Помня о забвения траве:

Мать моя уехала с сестрою

И живёт, состарившись, в Москве.

Словно ключик золотой уронен

И ушёл, как камешек на дно…

 

Кладбище, где отчим похоронен,

Отоснилось мне уже давно.

А какие, господи, дома-то!

Глянешь вверх и — шапка с головы…

Позвонить кому б из автомата,

Наугад спросив: — Ну как там вы?

Как живётся в доме вам и прочим,

Так похожим на меня лицом,

На земле, где похоронен отчим,

Бывший мне и другом и отцом?

Вглядываясь с трепетом и страхом,

Принимая новь, а не кляня,

В буйство жизни, что над бренным прахом

Поднялось, как в поле зеленя…

6

Это вечным будет и нетленным:

Я иду к вам, еду и лечу,

Дом и двор в Луганске довоенном,

Памятник у сквера Ильичу.

В сквере том с зелёным кругозором,

С клумбой яркой, как и надлежит,

Скромный обелиск есть, под которым

Александр Пархоменко лежит.

Красная — под звон трамваев — площадь

Вспомнит год, что был жесток и лют,

Как казачья всхрапывала лошадь,

Наседая на рабочий люд.

Гаркнет пристав: — В каталажку! Драть их!

И падёт с пробитой головой.

Белой прокламации квадратик

Ветер закружит над мостовой.

И луганский слесарь Ворошилов

Заводскую кликнет голытьбу,

Чтобы Революция вершила

Заново народную судьбу.

Чуть пройдя, у бровки тротуарной

Вновь сюжет увидишь не простой:

Танки — два трофея легендарной

Той гражданской, той войны святой.

Почитай что голыми руками,

Сжатыми железно в кулаки,

Пленены они большевиками,

И известны те большевики.

Были быдлом, стали грозной силой:

Сабля — в руку, на коня — седло…

Сколько их под Острою Могилой,

Юных и бесстрашных, полегло?

Никогда от них не отстраниться,

И порукой этому — гранит:

Камень, словно книжная страница,

Их простые имена хранит.

Мрамор, розоватый и неброский,

Начисто отвергнувший елей,

Разве по сравнению с берёзкой,

Не весомей он и тяжелей?

Ни на что строкой не посягаю,

Но — и это чувство не избыть —

Городу в любви я присягаю

И клянусь ему я верным быть.

Ради этой мраморной тетради,

Ради кровью обагрённых мест

Я бываю в Ворошиловграде,

Всматриваюсь в каждый дом окрест.

Я его, а он — меня частица,

В сердце с ним — не сгинуть, не пропасть.

…Город мой, позволь мне причаститься,

К каменной руке твоей припасть!

Источник: Любимый город над Луганью: поэтический сборник / Республиканский союз писателей (Луганское отделение Межрегионального союза писателей); сост. М. Некрасовский. – Луганск: Изд-во ФЛП Пальчак А.В., 2019. – С. 18-29.

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ

Юность героев не кончена — длится,

Факел ее не погас:

Красная площадь — большая — в столице,

Малая — есть и у нас.

Старятся камни ее понемногу,

Но и, старея, она

Помнит и «Смело, товарищи, в ногу!»

И первых жертв имена.

Нету ее ни добрей, ни суровей,

Нет и дороже, видать:

Сколько на площади пролито крови,

Можно лишь только гадать...

Там, где проложена наискось тропка,

Где гастроном и ГАИ,

Первого Мая шагали неробко

Школьные годы мои.

Жизнь у любого не будет напрасной,

Станут по силам враги,

Если начнет он от площади Красной

Первые делать шаги.

Мальчик с портфелем сбегает с уклона,

Жизнь продолжая мою...

Красная площадь!

Я глажу влюбленно

Каждую складку твою.

Источник: Курлат И.Б. Встреча с юностью : Стихи, поэма. – Донецк : Донбас, 1989. – С. 4-5.

У ПАМЯТНИКА БОРЦАМ РЕВОЛЮЦИИ

1

О город мой единственный! Я снова

Брожу по улицам твоим весенним.

Ты помнишь долговязого мальчишку

С разбитою коленкой? Это — я.

Узнай меня, пожалуйста, сегодня.

Я тем же самым мальчиком остался.

А если изменился, то — не в главном

И помню все, чему учился здесь.

Как вырос ты за эти тридцать с лишним!

Стал выше, шире, чище и светлее.

Гляжу я на-тебя, и нелегко мне

Черты твои родные узнавать.

Не только по одежде, но по духу

Ты принимаешь современный облик.

Лишь тут все остается неизменным:

И мрамор, и цветы, и тишина.

Торжественная каменная книга,

Историей рожденная, я снова

Сюда иду, как будто бы в читальню,

Страницы те гранитные листать.

И говорят обветренные камни

Тяжелыми и трудными словами

О времени, далеком, как легенда,

О людях с алым бантом на груди.

Я вижу их, упрямых и скуластых,

Я вижу их, небритых и голодных,

В тужурках и фуражках полуштатских —

Отважных Революции солдат.

Губами шевеля от напряжения,

Я по складам, как в первый раз, читаю

На мраморе оттиснутые буквы —

Героев незабытых имена:

Из деревенек лапотные парни,

Шахтеры из продымленных поселков,

С, завода Гартмана мастеровые —

Простой, но несгибаемый народ.

Люблю, когда колонны демонстрантов

Проходят, словно салютуя, мимо,

И людям в души проникают песни,

Написанные Временем о вас.

2

Я видел полосатые мишени

С оскаленной улыбкой Чемберлена,

Папанинцев веселые портреты

И чкаловский блестящий самолет.

Держал Стаханов молоток отбойный,

С полотнища счастливо улыбался,

И, как ни странно, именно улыбка

Идти за ним немедленно

Звала.

На специальной грузовой машине

Везли расцвеченный огромный глобус,

И на его вершине, как скульптура,

Мальчишка с красным знаменем стоял.

(Он подрастет и в трудном сорок первом

Погибнет, защищая город детства,

И к знамени, которое держал он,

Добавит каплю собственной крови).

О Революции немало слов я знаю

Из праздничных статей и книг, но все же

Нас Жизнь учила лучше, чем учебник,

И мы готовы были ко всему.

Подростками в литейном и кузнечном,

На угольной осиротевшей шахте

И па колхозном замолчавшем поле

Мы заменяли братьев и отцов.

Мы бегали на фронт, и нас не гнали:

В пятнадцать становились мы бойцами.

Нам было тяжко, но Страну Советов

С народом вместе отстояли мы.

Проходит время — и другие дети,

Такие же вихрастые проныры,

Неся флажки в рабочий праздник мая,

Становятся с отцами в общий строй.

Идут они.

Идут в людских колоннах.

И видит дети новые модели,

Гагарина портреты и Титова,

И мальчика на глобусной горе.

И нет конца у смены поколений,

И нет преграды ленинским идеям,

И Революция над нами держит

Свой обагренный кровью красный стяг.

3

О город мой единственный! Я снова

Брожу по улицам твоим нарядным

И вглядываюсь в лица, и прохожих —

Своих сограждан славных — узнаю:

Они в забоях добывают уголь.

Они и цехах работают у станов,

Растят хлеба, ведут составы е углем,

Возводят к солнцу светлые дома.

Идут в шеренгах первых коммунисты,

Идут, как братья молодогвардейцев

И тех, кто пал в борьбе за эту землю

В дни самых первых схваток Октября.

Как схожи наши парни и девчата

С солдатами Гражданской и недавней:

Они идут и строй по ним ровняют,

И славу повторяют их в веках.

И если кто-то упадет в дороге,

Исполнив долг свой революционный,

Товарищи его святое имя

На эти же страницы занесут.

Торжественная каменная книга!

Навеки постоянный твой читатель,

Горжусь я тем, что и умом и сердцем

Я в том же несгибаемом строю.

Мы все сейчас своей страны солдаты.

Пускай всегда сухим наш будет порох:

Нас ждут еще великие сраженья

За ленинские планы и мечты.

Да будет мир!

Да здравствует Свобода

В истерзанном снарядами Вьетнаме,

В Анголе, молодой и белозубой,

И в Мапуту, и в Никарагуа.

Горит огонь у плит гранитных вечный.

Горит огонь в сердцах открытых наших..

Его не загасить дождям и ветру —

Он лишь сильнее станет полыхать.

Октябрьское стремительное пламя

Страну сегодня снова охватило,

И сбудется еще при нашей жизни

Все то, за что отцы в бессмертье шли!

Источник: Курлат И.Б. Встреча с юностью : Стихи, поэма. – Донецк : Донбас, 1989. – С. 27-31.